Герцен "Кто виноват?": анализ. Художественное своеобразие романа А.Герцена «Кто виноват?»

Сочинение

И в теории, и в практике Герцен последовательно и целеустремленно сближал публицистику и художественную литературу. Он бесконечно далек от спокойного, невозмутимого изображения действительности. Герцен-художник постоянно вторгается в повествование. Перед нами не бесстрастный наблюдатель, а адвокат и прокурор в одном и том же лице, ибо если одних действующих лиц писатель активно защищает и оправдывает, то других разоблачает и осуждает, не скрывая своих субъективных пристрастий. Авторское сознание в романе выражено прямо и открыто.

Первая часть романа состоит преимущественно из развернутых биографий действующих лиц, что подчеркивается даже названием отдельных разделов: «Биографии их превосходительств», «Биография Дмитрия Яковлевича». Во второй части развертывается более последовательное сюжетное повествование с многочисленными вставными эпизодами и авторскими публицистическими отступлениями. В целом же весь художественный текст связан единством авторской идеи и строится прежде всего на основе четкого и последовательного развития авторской мысли, которая стала важнейшим структурообразующим и стилеобразующим фактором. Авторская речь занимает центральное место в общем ходе повествования. Она часто проникнута иронией - то мягкой и добродушной, то разящей, бичующей. При этом Герцен блестяще использует самые разнообразные стили русского языка, смело сочетая формы просторечия с научной терминологией, щедро вводя в текст литературные цитаты и иноязычные слова, неологизмы, неожиданные и потому сразу обращающие на себя внимание метафоры и сравнения. Так создается представление об авторе как великолепном стилисте и энциклопедически образованном человеке, обладающем острым умом и наблюдательностью, способном улавливать самые разнообразные оттенки изображаемой им действительности - смешные и трогательные, трагические и оскорбляющие человеческое достоинство.

Роман Герцена отличается широким охватом жизни во времени и пространстве. Биографии героев позволили ему развернуть повествование в большом временном диапазоне, а поездки Бельтова давали возможность описать дворянскую усадьбу, провинциальные города, Москву, Петербург, рассказать о его заграничных впечатлениях. Глубокий анализ своеобразия Герцена-писателя содержится в статье Белинского «Взгляд на русскую литературу 1847 года». Главную силу автора романа «Кто виноват?» критик увидел в могуществе мысли. «У Искандера (псевдоним Александра Герцена),- писал Белинский,- мысль всегда впереди, он вперед знает, что и для чего пишет; он изображает с поразительною верностью сцену действительности для того только, чтобы сказать о ней свое слово, произвести суд» . По глубокому замечанию критика, «такие таланты так же естественны, как и таланты чисто художественные» . Белинский называл Герцена «по преимуществу поэтом гуманности», в этом он видел пафос творчества писателя, важнейшее общественное и литературное значение романа «Кто виноват?». Традиции интеллектуального романа Герцена были подхвачены и развиты Чернышевским, на что указывает прямая перекличка заглавий: «Кто виноват?» - «Что делать?»

Свою книгу "Кто виноват?" Герцен назвал обманом в двух частях. Но называл он ее и повестью: ""Кто виноват?" была первая повесть, которую я написал". Скорее, это был роман в нескольких повестях, имеющих внутреннюю связь, последовательность и единство.

Композиция романа "Кто виноват?" в высшей степени оригинальна. Только первая глава первой части имеет собственно романическую форму экспозиции и завязки действия – "Отставной генерал и учитель, определяющийся к месту". Герцен хотел составить роман из такого рода отдельных жизнеописаний, где "в подстрочных примечаниях можно сказать, что такой-то женился на такой-то".

Но он писал не "протокол", а роман, в котором исследовал закон современной действительности. Вот почему вопрос, вынесенный в заголовок, с такой силой отозвался в сердцах его современников. Критик А.А. Григорьев так формулирует основную проблему романа: "Виноваты не мы, а та ложь, сетями которой опутаны мы с самого детства".

Но Герцена занимала и проблема нравственного самосознания личности. Среди героев Герцена нет "злодеев", которые бы сознательно творили зло, его герои – это дети века, не лучше и не хуже других. Даже генерал Негров, владелец "белых рабов", крепостник и деспот по обстоятельствам своей жизни, изображен им как человек, в котором "жизнь задавила не одну возможность".

Герцен назвал историю "лестницей восхождения". Эта мысль означала прежде всего духовное возвышение личности над условиями жизни определенной среды. В романе личность только тогда заявляет о себе, когда отделяется от своей среды.

На первую ступень этой "лестницы" вступает Круциферский, мечтатель и романтик, уверенный в том, что в жизни нет ничего случайного. Он помогает Любе, дочери Негрова, подняться, но она поднимается ступенькой выше и теперь видит больше, чем он; Круциферский, робкий и несмелый, больше не может сделать ни шагу вперед. Она поднимает голову и, увидев там Бельтова, подает ему руку.

Но в том-то и дело, что эта встреча, "случайная" и вместе с тем "неотразимая", ничего не изменила в их жизни, а лишь увеличила тяжесть действительности, обострила чувство одиночества. Жизнь их была неизменна. Первой это почувствовала Люба, ей показалось, что она вместе с Круциферским потерялась среди безмолвных просторов. Герцен разворачивает меткую метафору в отношении Бельтова, выводя ее из народной пословицы "Один в поле не воин": "Я точно герой народных сказок…ходил по всем распутьям и кричал: "Есть ли в поле жив человек?" Но жив человек не откликался…Мое несчастье!.. А один в поле не ратник…Я и ушел с поля…".

"Кто виноват?" – интеллектуальный роман; его герои – люди мыслящие, но у них ест свое "горе от ума". Со всеми своими "блестящими идеалами" они вынуждены жить "в сером свете". И звучат здесь нотки отчаяния, так как судьба Бельтова – это судьба одного из плеяды "лишних людей", наследника Чацкого, Онегина и Печорина. Ничто не спасало Бельтова от этого "мильона терзаний", от горького сознания того, что свет сильнее его идей и стремлений, что его одинокий голос теряется. Отсюда и возникает чувство подавленности и скуки.

Роман предсказывал будущее. Это была во многом пророческая книга. Бельтов, так же как Герцен, не только в губернском городе, среди чиновников, но и в столичной канцелярии, – всюду находил "несовершеннейшую тоску", "умирал от скуки". "На родном берегу" он не мог найти для себя достойного дела.

Но Герцен говорил не только о внешних преградах, но и о внутренней слабости человека, воспитанного в условиях рабства. "Кто виноват – вопрос, который не давал однозначного ответа. Недаром поиски ответа на герценовский вопрос занимали самых выдающихся русских мыслителей – от Чернышевского и Некрасова до Толстого и Достоевского.

Алекса́ндр Ива́нович Ге́рцен (25 марта (6 апреля) 1812, Москва - 9 (21) января 1870, Париж) - русский публицист, писатель, философ, педагог, принадлежащий к числу наиболее видных критиков крепостнической Российской империи.

(Натуральная школа - условное название начального этапа развития критического реализма в русской литературе 1840-х годов, возникшего под влиянием творчества Николая Васильевича Гоголя.К «натуральной школе» причисляли Тургенева и Достоевского, Григоровича, Герцена, Гончарова, Некрасова, Панаева, Даля, Чернышевского, Салтыкова-Щедрина и других)

Проблематика

Композиция романа “Кто виноват?” очень оригинальна . Только первая глава первой части имеет собственно романтическую форму экспозиции и завязки действия - “Отставной генерал и учитель, определяющийся к месту”. Далее следуют: “Биография их превосходительств” и “Биография Дмитрия Яковлевича Круциферского”. Глава “Житье-бытье ” является главой из правильной формы повествования, но за ней следует “Биография Владимира Бельтова ”. Герцен хотел составить роман из такого рода отдельных жизнеописаний, где “в подстрочных примечаниях можно сказать, что такой-то женился на такой-то”. “Для меня повесть - рама”,- говорил Герцен. Он рисовал по преимуществу портреты, его интересовали больше всего лица и биографии. “Лицо - послужной список, в котором все отмечено,- пишет Герцен,- паспорт, на котором визы остаются”. При видимой отрывочности повествования, когда рассказ от автора сменяется письмами героев, выдержками из дневника, биографическими отступлениями, роман Герцена строго последователен .

Свою задачу он видел не в том, чтобы разрешить вопрос, а в том, чтобы его верно обозначить. Поэтому он избрал протокольный эпиграф: “А случай сей за неоткрытием виновных предать воле Божией, дело же, почислив нерешенным сдать в архив. Протокол”. Но он писал не протокол, а роман, в котором исследовал не “случай, а закон современной действительности ”. Вот почему вопрос, вынесенный в заголовок книги, с такой силой отозвался в сердцах его современников. Основную мысль романа критика видела в том, что проблема века получает у Герцена не личное, а общее значение: “Виноваты не мы, а та ложь, сетями которой опутаны мы с самого детства”.

Но Герцена занимала проблема нравственного самосознания и личность . Среди героев Герцена нет злодеев, которые бы сознательно и преднамеренно творили зло своим ближним. Его герои - дети века , не лучше и не хуже других; скорее, даже лучше многих, а в некоторых из них есть залоги удивительных способностей и возможностей. Даже генерал Негров, владелец “белых рабов”, крепостник и деспот по обстоятельствам своей жизни, изображен как человек, в котором “жизнь задавила не одну возможность”. Мысль Герцена была социальной по существу, он изучал психологию своего времени и видел прямую связь характера человека с его средой. Герцен называл историю “лестницей восхождения ”. Эта мысль означала прежде всего духовное возвышение личности над условиями жизни определенной среды . Так, в его романе “Кто виноват?” только там и тогда личность заявляет о себе, когда она отделяется от своей среды ; иначе ее поглощает пустота рабства и деспотизма.

“Кто виноват?” - интеллектуальный роман. Его герои - люди мыслящие, но у них есть свое “горе от ума”. И состоит оно в том, что со всеми своими блестящими идеалами они принуждены были жить в сером свете, оттого и мысли их кипели “в действии пустом”. Даже гениальность не спасает Бельтова от этого “мильона терзаний”, от сознания того, что серый свет сильнее его блестящих идеалов, если его одинокий голос теряется среди безмолвия степи. Отсюда и возникает чувство подавленности и скуки: “Степь - иди, куда хочешь, во все стороны - воля вольная, только никуда не дойдешь...”

“Кто виноват?” - вопрос, который не давал однозначного ответа. Недаром поиск ответа на герценовский вопрос занимал самых выдающихся русских мыслителей - от Чернышевского и Некрасова до Толстого и Достоевского. Роман “Кто виноват?” предсказывал будущее . Это была пророческая книга. Бельтов, так же как и Герцен, не только в губернском городе, среди чиновников, но и в столичной канцелярии - всюду находил “всесовершеннейшую тоску”, “умирал от скуки”. “На родном берегу” он не мог найти для себя достойного дела. Но и “на том берегу” водворилось рабство. На развалинах революции 1848 года торжествующий буржуа создал империю собственников, отбросив добрые мечтания о братстве, равенстве и справедливости. И вновь образовалась “всесовершеннейшая пустота”, где мысль умирала от скуки. И Герцен, как предсказал его роман “Кто виноват?”, подобно Бельтову, стал “скитальцем по Европе, чужой дома, чужой на чужбине ”. Он не отрекся ни от революции, ни от социализма. Но им овладели усталость и разочарование. Как Бельтов, Герцен “нажил и прожил бездну”. Но все пережитое им принадлежало истории. Вот почему так значительны его мысли и воспоминания. То, что Бельтова томило как загадка, стало у Герцена современным опытом и проницательным познанием. Снова возникал перед ним тот самый вопрос, с которого все началось: “Кто виноват?”

Образ Бельтова

Изображение Бельтова заключает в себе много неясного, на вид противоречивого, иногда данного только намеками. В этом сказалась и творческая субъективность Герцена, создававшего характер героя по свежим следам собственного идейного развития, и еще больше - цензурные условия, не позволявшие ему о многом говорить прямо. Это определило и неверное понимание характера Бельтова со стороны Белинского. В «предыстории» героя критик обратил внимание лишь на то, что у Бельтова «много ума», что его «натура» испорчена «ложным воспитанием», «богатством», и поэтому у него нет «особенного призвания к какой бы то ни было деятельности», что он «осужден был томиться… тоскою бездействия». В основной же части романа характер героя, по мнению критика, «произвольно изменен автором», и Бельтов «вдруг является перед нами, какою-то высшею, гениальною натурою, для деятельности которой действительность не представляет достойного поприща…». «Это уже не Бельтов, а что-то вроде Печорина». Последнее мнение справедливо: у возмужавшего Бельтова есть нечто общее с Печориным. Но это не их «гениальность», а их трагические отношения с обществом . Однако Белинский ошибся в оценке характера молодого Бельтова. Уже в юности Бельтов не был просто избалованным баричем. И тогда в нем было больше романтических порывов, нежели «тоски бездействия». Что же касается его перехода к скептицизму зрелого понимания жизни, то переход этот,выглядит внезапным потому, что автор не мог о нем подробно рассказать . Совершается этот перелом не по произволу автора, а в результате «власти обстоятельств ». На этот раз герой Герцена - русский дворянин и даже сын крепостной крестьянки. В отличие от Чацкого, Онегина и Печорина, получивших столичное, светско-ари-стократическое воспитание, Бельтов, подобно героям Тургенева (Лежневу, Лаврецкому и др.), воспитывался в усадьбе , а оттуда попал в кружок студентов Московского университета. Характерная черта идейного развития Бельтова его рано возникшее стремление к романтическим идеалам . Опираясь на свой собственный опыт, Герцен связывает эти стремления с чтением Плутарха и Шиллера, с сильными впечатлениями от революционных движений на Западе.

… развитие Бельтова происходило в обстановке русской общественной жизни начала 1830-х годов . Коротко и нарочито неопределенно говорит Герцен о «дружеском кружке из пяти-шести юношей», но подчеркивает при этом, что идеи этого кружка были «чужды среде» и что «молодые люди чертили себе колоссальные планы», далекие от осуществления. В этом Бельтов резко*отличается от Печорина . Печорин, созданный по темпераменту для активной общественной борьбы, жаждет «бурь и битв», но разменивает свои силы в случайных бытовых столкновениях. Бельтов, воспитанный более отвлеченно, чертит себе «колоссальные планы», но разменивается в выполнении частных практических задач, которые он всегда берется разрешить в одиночку, «отчаянной храбростью мысли». Такова прежде всего служба Бельтова в департамент е, на которую аристократ Печорин никогда бы не пошел. Бельтов, несомненно, поставил себе при этом «колоссальную» и наивно-романтическую задачу: одному бороться с несправедливостью и побороть ее. Недаром чиновники возмущались тем, что он «со всякой дрянью носится, горячится, точно отца родного… режут, а он спасает»… Недаром сам министр тщетно делал ему «нежные» внушения, а затем просто выбросил со службы за строптивость . Таково же увлечение Бельтова медициной . И здесь он хотел бы приносить пользу людям, пытаясь разрешить трудные научные проблемы «отчаянной храбростью мысли», и потерпел поражение. Даже в занятиях живописью сказались гражданско-ро-мантические интересы юноши. Подводя итоги неудачам своего героя в первой части романа, задавая «премудреный вопрос» об их причинах, Герцен правильно считает, что ответ надо искать не в «психическом устройстве человека», а, как он нарочито неясно говорит, «в атмосфере, в окружающем, в влияниях и соприкосновениях… ». Сам Бельтов хорошо возразил позднее Крупову, объяснявшему его безделке богатством, что есть «довольно сильные побуждения на труд» и «кроме голода», хотя бы «желание высказаться». Так не сказал бы Печорин. Это самооценка «человека 1840-х годов ». И в этом отношении Бельтова можно сравнивать не с Печориным, а с Рудиным. Причину своих неудач Бельтов осознал только во время скитаний на Западе. Автор много раз подчеркивает, что до отъезда за границу его герой, вследствие своего романтического воспитания, «не понимал действительности». Теперь он нечто понял в ней. По его собственным словам, он «потерял юношеские верования» и «приобрел взгляд трезвый, может, безотрадный и грустный, но зато истинный». Называя новые взгляды Бельтова «безотрадными», но «истинными», Герцен, несомненно, имеет при этом в виду тот идейный кризис, который переживался в начале 40-х годов самыми передовыми людьми России при переходе от философского идеализма к материализму . ….. Именно это Герцен подчеркивает и в Бельтове, говоря, что Бельтов «много жил мыслью», что у него есть теперь «смелое резкое мышление» и даже «страшная ширь понимания», что он внутренне раскрыт «всем современным вопросам». Интересно, однако, что Герцен, не довольствуясь этим, разбросал в романе намеки на какую-то деятельность Бельтова за границей, видимо, и приведшую его к новым взглядам и настроениям. Можно попытаться свести эти намеки в одно целое, хотя бы гипотетически.

Герцен А. И.

Сочинение по произведению на тему: Роман Герцена «Кто виноват?»

Композиция романа “Кто виноват?” очень оригинальна. Только первая глава первой части имеет собственно романтическую форму экспозиции и завязки действия - “Отставной генерал и учитель, определяющийся к месту”. Далее следуют: “Биография их превосходительств” и “Биография Дмитрия Яковлевича Круциферского”. Глава “Житье-бытье” является главой из правильной формы повествования, но за ней следует “Биография Владимира Бельтова”.
Герцен хотел составить роман из такого рода отдельных жизнеописаний, где “в подстрочных примечаниях можно сказать, что такой-то женился на такой-то”. “Для меня повесть - рама”,- говорил Герцен. Он рисовал по преимуществу портреты, его интересовали больше всего лица и биографии. “Лицо - послужной список, в котором все отмечено,- пишет Герцен,- паспорт, на котором визы остаются”.
При видимой отрывочности повествования, когда рассказ от автора сменяется письмами героев, выдержками из дневника, биографическими отступлениями, роман Герцена строго последователен. “Повесть эта, несмотря на то, что она будет состоять из отдельных глав и эпизодов, имеет такую целость, что вырванный лист портит все”,- пишет Герцен.
Свою задачу он видел не в том, чтобы разрешить вопрос, а в том, чтобы его верно обозначить. Поэтому он избрал протокольный : “А случай сей за неоткрытием виновных предать воле Божией, дело же, почислив нерешенным сдать в архив. Протокол”.
Но он писал не протокол, а роман, в котором исследовал не “случай, а закон современной действительности”. Вот почему вопрос, вынесенный в заголовок книги, с такой силой отозвался в сердцах его современников. Основную мысль романа критика видела в том, что проблема века получает у Герцена не личное, а общее значение: “Виноваты не мы, а та ложь, сетями которой опутаны мы с самого детства”.
Но Герцена занимала проблема нравственного самосознания и личность. Среди героев Герцена нет злодеев, которые бы сознательно и преднамеренно творили зло своим ближним. Его герои -дети века, не лучше и не хуже других; скорее, даже лучше многих, а в некоторых из них есть залоги удивительных способностей и возможностей. Даже генерал Негров, владелец “белых рабов”, крепостник и деспот по обстоятельствам своей жизни, изображен как человек, в котором “жизнь задавила не одну возможность”. Мысль Герцена была социальной по существу, он изучал психологию своего времени и видел прямую связь характера человека с его средой.
Герцен называл историю “лестницей восхождения”. Эта мысль означала прежде всего духовное возвышение личности над условиями жизни определенной среды. Так, в его романе “Кто виноват?” только там и тогда личность заявляет о себе, когда она отделяется от своей среды; иначе ее поглощает пустота рабства и деспотизма.
И вот на первую ступень “лестницы восхождения” вступает Круциферский, мечтатель и романтик, уверенный в том, что в жизни нет ничего случайного. Он подает руку Любе, дочери Негрова, помогает ей подняться. И она поднимается вслед за ним, но ступенькой выше. Теперь она видит больше, чем он; она понимает, что Круциферский, робкий и смятенный человек, не сможет больше сделать ни шагу вперед и выше. А когда она поднимает голову, то взор ее падает на Бельтова, который был на той же лестнице гораздо выше, чем она. И Люба сама протягивает ему руку.
“Красота и вообще сила, но она действует по какому-то избирательному сродству”,- пишет Герцен. По избирательному сродство действует и ум. Вот почему Любовь Круциферская и Владимир Бельтов не могли не узнать друг друга: в них было это сродство. Все то, что было известно ей лишь как острая догадка, ему открывалось как цельное знание. Это была натура “чрезвычайно деятельная внутри, раскрытая всем современным вопросам, энциклопедическая, одаренная смелым и резким мышлением”. Но в том-то и дело, что эта встреча, случайная и вместе с тем и неотразимая, ничего не изменила в их жизни, а лишь увеличила тяжесть действительности, внешних препятствий, обострила чувство одиночества и отчужденности. Жизнь, которую они хотели изменить своим восхождением, была неподвижна и неизменна. Она похожа на ровную степь, в которой ничто не колышется. Первой это почувствовала Люба, когда ей показалось, что она вместе с Кру-циферским потерялась среди безмолвных просторов: “Они были одни, они были в степи”. Герцен разворачивает метафору и применительно к Бельтову, выводя ее из народной пословицы “Один в поле не воин”: “Я точно герой народных сказок. ходил по всем распутьям и кричал: „Есть ли в поле жив человек?" Но жив человек не откликался. Мое несчастье! А один в поле не ратник. Я и ушел с поля.” “Лестница восхождения” оказалась “горбатым мостиком”, который и поднял на высоту, и отпустил на все четыре стороны.
“Кто виноват?” - интеллектуальный роман. Его герои - люди мыслящие, но у них есть свое “горе от ума”. И состоит оно в том, что со всеми своими блестящими идеалами они принуждены были жить в сером свете, оттого и мысли их кипели “в действии пустом”. Даже гениальность не спасает Бельтова от этого “мильона терзаний”, от сознания того, что серый свет сильнее его блестящих идеалов, если его одинокий голос теряется среди безмолвия степи. Отсюда и возникает чувство подавленности и скуки: “Степь - иди, куда хочешь, во все стороны - воля вольная, только никуда не дойдешь.”
В романе есть и нотки отчаяния. Искандер писал историю слабости и поражения сильного человека. Бельтов как бы боковым зрением замечает, что “дверь, ближе и ближе открывавшаяся, не та, через которую входят гладиаторы, а та, в которую выносят их тела”. Такова была судьба Бельтова, одного из плеяды “лишних людей” русской литературы, наследника Чацкого, Онегина и Печорина. Из его страданий выросли многие новые идеи, которые нашли свое развитие в “Рудине” Тургенева, в поэме Некрасова “Саша”.
В этом повествовании Герцен говорил не только о внешних преградах, но и о внутренней слабости человека, воспитанного в условиях рабства.
“Кто виноват?” - вопрос, который не давал однозначного ответа. Недаром поиск ответа на герценовский вопрос занимал самых выдающихся русских мыслителей - от Чернышевского и Некрасова до Толстого и Достоевского.
Роман “Кто виноват?” предсказывал будущее. Это была пророческая . Бельтов, так же как и Герцен, не только в губерн ском городе, среди чиновников, но и в столичной канцелярии - всюду находил “всесовершеннейшую тоску”, “умирал от скуки”. “На родном берегу” он не мог найти для себя достойного дела.
Но и “на том берегу” водворилось рабство. На развалинах революции 1848 года торжествующий буржуа создал империю собственников, отбросив добрые мечтания о братстве, равенстве и справедливости. И вновь образовалась “всесовершенней-шая пустота”, где мысль умирала от скуки. И Герцен, как предсказал его роман “Кто виноват?”, подобно Бельтову, стал “скитальцем по Европе, чужой дома, чужой на чужбине”.
Он не отрекся ни от революции, ни от социализма. Но им овладели усталость и разочарование. Как Бельтов, Герцен “нажил и прожил бездну”. Но все пережитое им принадлежало истории. Вот почему так значительны его мысли и воспоминания. То, что Бельтова томило как загадка, стало у Герцена современным опытом и проницательным познанием. Снова возникал перед ним тот самый вопрос, с которого все началось: “Кто виноват?”
http://vsekratko.ru/gercen/raznoe2

45. Кто виноват? А.И.Герцена. В.Г.Белинский о романе.

Композиция романа “Кто виноват?” очень оригинальна. Только первая глава первой части имеет собственно романтическую форму экспозиции и завязки действия - “Отставной генерал и учитель, определяющийся к месту”. Далее следуют: “Биография их превосходительств” и “Биография Дмитрия Яковлевича Круциферского”. Глава “Житье-бытье” является главой из правильной формы повествования, но за ней следует “Биография Владимира Бельтова”.

Герцен хотел составить роман из такого рода отдельных жизнеописаний, где “в подстрочных примечаниях можно сказать, что такой-то женился на такой-то”. “Для меня повесть - рама”,- говорил Герцен. Он рисовал по преимуществу портреты, его интересовали больше всего лица и биографии. “Лицо - послужной список, в котором все отмечено,- пишет Герцен,- паспорт, на котором визы остаются”.

При видимой отрывочности повествования, когда рассказ от автора сменяется письмами героев, выдержками из дневника, биографическими отступлениями, роман Герцена строго последователен. “Повесть эта, несмотря на то, что она будет состоять из отдельных глав и эпизодов, имеет такую целость, что вырванный лист портит все”,- пишет Герцен.

Свою задачу он видел не в том, чтобы разрешить вопрос, а в том, чтобы его верно обозначить. Поэтому он избрал протокольный эпиграф: “А случай сей за неоткрытием виновных предать воле Божией, дело же, почислив нерешенным сдать в архив. Протокол”.

Но он писал не протокол, а роман, в котором исследовал не “случай, а закон современной действительности”. Вот почему вопрос, вынесенный в заголовок книги, с такой силой отозвался в сердцах его современников. Основную мысль романа критика видела в том, что проблема века получает у Герцена не личное, а общее значение: “Виноваты не мы, а та ложь, сетями которой опутаны мы с самого детства”.

Но Герцена занимала проблема нравственного самосознания и личность. Среди героев Герцена нет злодеев, которые бы сознательно и преднамеренно творили зло своим ближним. Его герои - дети века, не лучше и не хуже других; скорее, даже лучше многих, а в некоторых из них есть залоги удивительных способностей и возможностей. Даже генерал Негров, владелец “белых рабов”, крепостник и деспот по обстоятельствам своей жизни, изображен как человек, в котором “жизнь задавила не одну возможность”. Мысль Герцена была социальной по существу, он изучал психологию своего времени и видел прямую связь характера человека с его средой.

Герцен называл историю “лестницей восхождения”. Эта мысль означала прежде всего духовное возвышение личности над условиями жизни определенной среды. Так, в его романе “Кто виноват?” только там и тогда личность заявляет о себе, когда она отделяется от своей среды; иначе ее поглощает пустота рабства и деспотизма.

И вот на первую ступень “лестницы восхождения” вступает Круциферский, мечтатель и романтик, уверенный в том, что в жизни нет ничего случайного. Он подает руку Любе, дочери Негрова, помогает ей подняться. И она поднимается вслед за ним, но ступенькой выше. Теперь она видит больше, чем он; она понимает, что Круциферский, робкий и смятенный человек, не сможет больше сделать ни шагу вперед и выше. А когда она поднимает голову, то взор ее падает на Бельтова, который был на той же лестнице гораздо выше, чем она. И Люба сама протягивает ему руку...

“Красота и вообще сила, но она действует по какому-то избирательному сходству”,- пишет Герцен. По избирательному сходству действует и ум. Вот почему Любовь Круциферская и Владимир Бельтов не могли не узнать друг друга: в них было это сходство. Все то, что было известно ей лишь как острая догадка, ему открывалось как цельное знание. Это была натура “чрезвычайно деятельная внутри, раскрытая всем современным вопросам, энциклопедическая, одаренная смелым и резким мышлением”. Но в том-то и дело, что эта встреча, случайная и вместе с тем и неотразимая, ничего не изменила в их жизни, а лишь увеличила тяжесть действительности, внешних препятствий, обострила чувство одиночества и отчужденности. Жизнь, которую они хотели изменить своим восхождением, была неподвижна и неизменна. Она похожа на ровную степь, в которой ничто не колышется. Первой это почувствовала Люба, когда ей показалось, что она вместе с Круциферским потерялась среди безмолвных просторов: “Они были одни, они были в степи”. Герцен разворачивает метафору и применительно к Бельтову, выводя ее из народной пословицы “Один в поле не воин”: “Я точно герой народных сказок... ходил по всем распутьям и кричал: „Есть ли в поле жив человек?" Но жив человек не откликался... Мое несчастье!.. А один в поле не ратник... Я и ушел с поля...” “Лестница восхождения” оказалась “горбатым мостиком”, который и поднял на высоту, и отпустил на все четыре стороны.

“Кто виноват?” - интеллектуальный роман. Его герои - люди мыслящие, но у них есть свое “горе от ума”. И состоит оно в том, что со всеми своими блестящими идеалами они принуждены были жить в сером свете, оттого и мысли их кипели “в действии пустом”. Даже гениальность не спасает Бельтова от этого “мильона терзаний”, от сознания того, что серый свет сильнее его блестящих идеалов, если его одинокий голос теряется среди безмолвия степи. Отсюда и возникает чувство подавленности и скуки: “Степь - иди, куда хочешь, во все стороны - воля вольная, только никуда не дойдешь...”

В романе есть и нотки отчаяния. Искандер писал историю слабости и поражения сильного человека. Бельтов как бы боковым зрением замечает, что “дверь, ближе и ближе открывавшаяся, не та, через которую входят гладиаторы, а та, в которую выносят их тела”. Такова была судьба Бельтова, одного из плеяды “лишних людей” русской литературы, наследника Чацкого, Онегина и Печорина. Из его страданий выросли многие новые идеи, которые нашли свое развитие в “Рудине” Тургенева, в поэме Некрасова “Саша”.

В этом повествовании Герцен говорил не только о внешних преградах, но и о внутренней слабости человека, воспитанного в условиях рабства.

“Кто виноват?” - вопрос, который не давал однозначного ответа. Недаром поиск ответа на герценовский вопрос занимал самых выдающихся русских мыслителей - от Чернышевского и Некрасова до Толстого и Достоевского.

Роман “Кто виноват?” предсказывал будущее. Это была пророческая книга. Бельтов, так же как и Герцен, не только в губернском городе, среди чиновников, но и в столичной канцелярии - всюду находил “всесовершеннейшую тоску”, “умирал от скуки”. “На родном берегу” он не мог найти для себя достойного дела.

Но и “на том берегу” водворилось рабство. На развалинах революции 1848 года торжествующий буржуа создал империю собственников, отбросив добрые мечтания о братстве, равенстве и справедливости. И вновь образовалась “всесовершеннейшая пустота”, где мысль умирала от скуки. И Герцен, как предсказал его роман “Кто виноват?”, подобно Бельтову, стал “скитальцем по Европе, чужой дома, чужой на чужбине”.

Он не отрекся ни от революции, ни от социализма. Но им овладели усталость и разочарование. Как Бельтов, Герцен “нажил и прожил бездну”. Но все пережитое им принадлежало истории. Вот почему так значительны его мысли и воспоминания. То, что Бельтова томило как загадка, стало у Герцена современным опытом и проницательным познанием. Снова возникал перед ним тот самый вопрос, с которого все началось: “Кто виноват?”

Белинский: Видеть в авторе «Кто виноват?» необыкновенного художника - значит вовсе не понимать его таланта. Правда, он обладает замечательною способностью верно передавать явления действительности, очерки его определенны и резки, картины его ярки и сразу бросаются в глаза. Но даже и эти самые качества доказывают, что главная сила его не в творчестве, не в художественности, а в мысли, глубоко прочувствованной, вполне сознанной и развитой. Могущество этой мысли - главная сила его таланта; художественная манера схватывать верно явления действительности - второстепенная, вспомогательная сила его таланта. Отнимите у него первую, - вторая окажется слишком несостоятельною для самобытной деятельности. Подобный талант не есть что-нибудь особенное, исключительное, случайное. Нет, такие таланты так же естественны, как и таланты чисто художественные. Их деятельность образует особенную сферу искусства, в которой фантазия является на втором месте, а ум - на первом. На это различие мало обращают внимания, и оттого в теории искусства выходит страшная путаница. Хотят видеть в искусстве своего рода умственный Китай, резко отделенный точными границами от всего, что не искусство в строгом смысле слова. А между тем эти пограничные линии существуют больше предположительно, нежели действительно; по крайней мере, их не укажешь пальцем, как на карте границы государств. Искусство, по мере приближения к той или другой своей границе, постепенно теряет нечто от своей сущности и принимает в себя от сущности того, с чем граничит, так что вместо разграничивающей черты является область, примиряющая обе стороны.

Началось все с детства. Крупов был сыном диакона, ну и его готовили, чтобы он занял его место когда-нибудь. Был в деревне такой мальчик Левка, единственный друг Сеньки (Крупова). Левка был блаженный, те совсем ни черта не соображал и никого не любил кроме Сеньки и собачки своей.Жил Левка удивительно: сам себе находил еду, общался с природой, ни на кого не нападал, но все его обижали. Короче, человек был счастлив, а его все дергали. Сеньку интересовало, как же так вообще. Почему его люди психом считают? И пришел к заключению, что «причина всех гонений на Левку состоит в том, что Левка глуп на свой собственный салтык – а другие повально глупы.». Крупов вот еще, что решил: «в этом мире социальной несправедливости и лицемерия, убеждается Крупов, так называемые "сумасшедшие" - "в сущности не глупее и не поврежденнее всех остальных, но только самобытнее, сосредоточеннее, независимее, оригинальнее, даже можно сказать, что гениальнее тех». Но все –таки Сенька хотел исследовать это все с научной точки зрения. Хотел в универ пойти, а ему отец не разрешал. Тогда он к барину пошел, но барин его не принял. В результате после смерти отца Сенька попал в Универ и записался на общую психиатрию. И понеслось годы практики с психами. Крупов сделал свои выводы о признаках расстройств:

А) в неправильном, но и непроизвольном сознании окружающих предметов

В) тупое стремление к целям неосуществимым и упущение целей действительных.

И вот под эти признаки стал подгонять людей и вышло, что психит ВСЕ.

Была у него подопечная мещанка, которая сама замкнула порочный круг: покупала мужу вино, он бухал, бил ее, на след. день все опять... Крукпов ей говорит: не покупай вина. А она ему: я что мужу законному, блин, вино не поднесу? Крупов: тогда что ты с законным мужем споришь? Она: да этот урод мне не муж, пошел он... Потом еще она своего ребенка странно любила. Горбатилась на работе целый день, чтоб ему обновку купить, но если он ее запачкал, то она избивала ребенка. Дальше. Все чиновники психи полные: делают бессмысленную работы целыми днями. А помещики? Жили двое в законном браке, но ненавидели друг друга страшно,смерти друг другу желали. Крупов подсказал: да разжайтесь вы по имениям, все лучше будет. А они: да уж сейчас, я родился и вырос в благочестивой семье, я законы приличия знаю! Или другой скупой помещик был, всех голодом морил. Но когда приезжало высокопоставленное лицо, то он бежал и чуть не на коленях просил, чтоб тот у него отобедал. И тогда столько бабла на это тратил, что мама дорогая. "Поврежденным" выглядит весь строй жизни, при котором люди, работающие "денно и нощно", "не вырабатывали ничего, а те, которые ничего не делали, беспрерывно вырабатывали ничего, а те, которые ничего не делали, беспрерывно вырабатывали, и очень много".А посмотрите на историю человечества! История вызвана всеобщей патологией.

И поэтому доктор говорит, что у него нет больше гнева на людей, но кроткое снисхождение к больному только.

Своеобразие сатиры:

Говорит все само за себя, правда?

А вот, что говорит Лотман:

Размышления над вопросом о взаимосвязи различных социальных явлений и причинах социального зла приводили лучших передовых представителей критического реализма к восприятию идей утопического социализма. В повести Салтыкова они и нашли свое отражение. Пропагандой этих идей деятельно занимался кружок петрашевцев, идейно связанный с Белинским. Собрания кружка петрашевцев посещались многими писателями гоголевской школы. В «Святом семействе» Маркс следующим образом сформулировал мысль о соприкосновении революционного гуманизма и материализма XIX века с социалистическими идеями: «Не требуется большого остроумия, чтобы усмотреть связь между учением материализма о прирожденной склонности к добру, о равенстве умственных способностей людей, о всемогуществе опыта, привычки, воспитания, о влиянии внешних обстоятельств на человека, о высоком значении индустрии, о нравственном праве на наслаждение и т. д. - и коммунизмом и социализмом. Если человек черпает все свои знания, ощущения и проч. из чувственного мира и опыта, получаемого от этого мира, то надо, стало быть, так устроить окружающий мир, чтобы человек познавал в нем истинно-человеческое, чтобы он привыкал в нем воспитывать в себе человеческие свойства. Если правильно понятый интерес составляет принцип всякой морали, то надо, стало быть, стремиться к тому, чтобы частный интерес отдельного человека совпадал с общечеловеческими интересами... Если характер человека создается обстоятельствами, то надо, стало быть, сделать обстоятельства

человечными. Если человек, по природе своей, общественное существо, то он, стало быть, только в обществе может развить свою истинную природу, и о силе его природы надо судить не по отдельным личностям, а по целому обществу».

Говоря о нелепости современного социального устройства в повести «Доктор Крупов», Герцен критиковал общество с социалистических позиций. Устами своего героя писатель заявлял: «В нашем городе считалось пять тысяч жителей; из них человек двести были повергнуты в томительнейшую скуку от отсутствия всякого занятия, а четыре тысячи семьсот человек повергнуты в томительную деятельность от отсутствия всякого отдыха. Те, которые денно и нощно работали, не вырабатывали ничего, а те, которые ничего не делали, беспрерывно вырабатывали и очень много». 2

Герцен как бы развивал мысль петербургских повестей Гоголя, особенно «Записок сумасшедшего», о безумии общества, о ненормальности отношений, которые признаны в современном обществе за «норму», и вместе с тем его повесть резко отличалась от повестей Гоголя. В отличие от Гоголя, Герцен стоял на позициях революционера, он был социалистом и видел возможность исправления общества революционным путем.

И еще кое-что:

Знаменитый художник в "Сороке-воровке" с горечью говорил: "Кругом сумасшедшие". Но это была как бы случайно оброкенная фраза. Доктор Крупов развивает свою теорию "сравнительной психиатрии" обстоятельно и подробно. На каждом шагу он видит, как люди издерживают свою жизнь "в чаду безумия". От наблюдений над современной жизнью Крупов перешел к изучению истории, перечитал древних и новых авторов - Тита Ливия. Тацита, Гиббона, Карамзина - и нашел явные признаки безумия в делах и речах королей, монархов, завоевателей. "История, - пишет доктор Крупов,- не что иное, как связный рассказ родового хронического безумия и его медленного излечения".

Философская соль повести состоит в преодолении гегелевской "прекраснодушной" теории о том, что "все действительное - разумно, а все разумное - действительно", теории, которая была основой "примирения с действительностью". Доктор Крупов видел в втой теории оправдание существующего зла и готов был утверждать, что "все действительное - безумно". "Не гордость и пренебрежение, а любовь привели меня к моей теории", - говорит Крупов.

Для того чтобы исчезли чудовища безумия, нужно чтобы изменилась атмосфера, доказывает доктор Крупов. Некогда вемлю попирали мастодонты, но изменился состав воздуха, и их не стало. "Местами воздух становится чище, болезни душевные укрощаются, - пишет Крупов, - но нелегко перерабатывается в душе человеческой родовое безумие".

47. Сорока-воровка А.И.Герцена в литературно-общественной борьбе 1840-х годов.

Этот перессказ с сайта поклонников Герцена, но лучше не напишешь:

Трое разговаривают о театре: «славянин», остриженный в кружок, «европеец», «вовсе не стриженный», и стоящий вне партий молодой человек, остриженный под гребенку (как Герцен), который и предлагает тему для обсуждения: почему в России нет хороших актрис. Что актрис хороших нет, согласны все, но каждый объясняет это согласно своей доктрине: славянин говорит о патриархальной скромности русской женщины, европеец - об эмоциональной неразвитости русских, а для остриженного под гребенку причины неясны. После того как все успели высказаться, появляется новый персонаж - человек искусства и опровергает теоретические выкладки примером: он видел великую русскую актрису, причем, что удивляет всех, не в Москве или Петербурге, а в маленьком губернском городе. Следует рассказ артиста (его прототип - М. С. Щепкин, которому и посвящена повесть).
Когда-то в молодости (в начале XIX в.) он приехал в город N, надеясь поступить в театр богатого князя Скалинского. Рассказывая о первом спектакле, увиденном в театре Скалинского, артист почти вторит «европейцу», хотя и смещает акценты существенным образом:
«Было что-то натянутое, неестественное в том, как дворовые люди <…> представляли лордов и принцесс». Героиня появляется на сцене во втором спектакле - во французской мелодраме «Сорока-воровка» она играет служанку Анету, несправедливо обвиненную в воровстве, и здесь в игре крепостной актрисы рассказчик видит «ту непонятную гордость, которая развивается на краю унижения». Развратный судья предлагает ей «потерей чести купить свободу». Исполнение, «глубокая ирония лица» героини особенно поражают наблюдателя; он замечает также необычное волнение князя. У пьесы счастливый конец - открывается, что девушка невинна, а воровка - сорока, но актриса в финале играет существо, смертельно измученное.
Зрители не вызывают актрису и возмущают потрясенного и почти влюбленного рассказчика пошлыми замечаниями. За кулисами, куда он бросился сказать ей о своем восхищении, ему объясняют, что её можно видеть только с разрешения князя. На следующее утро рассказчик отправляется за разрешением и в конторе князя встречает, между прочим, артиста, третьего дня игравшего лорда, чуть ли не в смирительной рубашке. Князь любезен с рассказчиком, потому что хочет заполучить его в свою труппу, и объясняет строгость порядков в театре излишней заносчивостью артистов, привыкших на сцене к роли вельмож.
«Анета» встречает товарища по искусству как родного человека и исповедуется перед ним. Рассказчику она кажется «статуей изящного страдания», он почти любуется тем, как она «изящно гибнет».
Помещик, которому она принадлежала от рождения, увидев в ней способности, предоставил все возможности развивать их и обращался как со свободною; он умер скоропостижно, а заранее выписать отпускные для своих артистов не позаботился; их продали с публичного торга князю.
Князь начал домогаться героини, она уклонялась; наконец произошло объяснение (героиня перед тем читала вслух «Коварство и любовь» Шиллера), и оскорбленный князь сказал: «Ты моя крепостная девка, а не актриса». Эти слова так на нее подействовали, что вскоре она была уже в чахотке.
Князь, не прибегая к грубому насилию, мелочно досаждал героине: отнимал лучшие роли и т. п. За два месяца до встречи с рассказчиком её не пустили со двора в лавки и оскорбили, предположив, что она торопится к любовникам. Оскорбление было намеренное: поведение её было безупречно. «Так это для сбережения нашей чести вы запираете нас? Ну, князь, вот вам моя рука, мое честное слово, что ближе году я докажу вам, что меры, вами избранные, недостаточны!»
В этом романе героини, по всей вероятности, первом и последнем, не было любви, а только отчаяние; она ничего почти о нем не рассказала. Она сделалась беременна, больше всего её мучило то, что ребенок родится крепостным; она надеется только на скорую смерть свою и ребенка по милости Божией.
Рассказчик уходит в слезах, и, нашедши дома предложение князя поступить к нему в труппу на выгодных условиях, уезжает из города, оставив приглашение без ответа. После он узнает, что «Анета» умерла через два месяца после родов.
Взволнованные слушатели молчат; автор сравнивает их с «прекрасной надгробной группой» героине. «Все так, - сказал, вставая, славянин, - но зачем она не обвенчалась тайно?..»

Литературно-общественная борьба 1840-х годов:

Непосредственное влияние на характер этого периода русской литературы оказало то идейное движение, которое, как было указано, проявилось в половине тридцатых годов в московских кружках молодых идеалистов. Им обязаны своим первым развитием многие из самых крупных светил сороковых годов. В этих кружках зародились основные идеи, положившие начало целым направлениям русской мысли, борьба которых в течение десятков лет оживляла русскую журналистику.Когда к влиянию идеалистической немецкой философии Гегеля и Шеллинга присоединилось увлечение французским романтическим радикализмом (В. Гюго, Ж. Санд и др.), в литературных кружках проявилось сильное идейное брожение: они то сходились на многих общих им пунктах, то расходились до прямо враждебных отношений, пока, наконец, не определились два ярких литературных направления: западническое, петербургское, с Белинским и Герценом во главе, ставившее во главу угла основы западноевропейского развития, как выражение общечеловеческих идеалов, и славянофильское, московское, в лице братьев Киреевских , Аксаковых и Хомякова , старавшееся выяснить особые пути исторического развития, соответствовавшие вполне определённому духовному типу известной нации или расы, в данном случае славянской В увлечении борьбой страстные по темпераменту адепты того и другого направлений очень часто впадали в крайности, то отрицая все светлые и здоровые стороны национальной жизни во имя возвеличения блестящей умственной культуры Запада, то попирая результаты, выработанные европейской мыслью, во имя безусловного преклонения перед малозначительными, иногда даже ничтожными, но зато национальными особенностями своей исторической жизни.
Тем не менее, в период сороковых годов это не мешало обоим направлениям сходиться на некоторых основных, общих и обязательных для обоих положениях, которые оказывали самое благотворное влияние на рост общественного самосознания. Это общее, что связывало обе враждующие группы, был идеализм, бескорыстнейшее служение идее, преданность народным интересам в самом широком смысле этого слова, как бы различно не понимались пути к достижению возможных идеалов.
Из всех деятелей сороковых годов лучше всех выразил общее настроение один из самых сильных умов той эпохи - Герцен , в произведениях которого гармонически сочетались глубина аналитического ума с поэтической мягкостью возвышенного идеализма. Не пускаясь в область фантастических построений, которым часто предавались славянофилы, Герцен, однако, признал многие реальные демократические основы в русской жизни (напр., общину).
Герцен глубоко верил в дальнейшее развитие русской общины и в то же время анализировал тёмные стороны западноевропейской культуры, которые совершенно игнорировали чистые западники. Таким образом, в сороковые годы литература впервые выдвигает ясно выраженные направления общественной мысли. Она стремится стать влиятельной общественной силой. Оба враждующие направления, и западническое, и славянофильское, с одинаковой категоричностью ставят для литературы задачи гражданского служения.

"Сорока-воровка" - самая известная повесть Герцена с очень сложной

внутренней театральной структурой. Сначала на сцене появляются три

беседующих лица - "славянин", "европеец" и "автор". Потом к ним

присоединяется "известный художник". И сразу, как бы в глубине сцены,

поднимается второй ранавес, и открывается вид на театр Скалинского. Причем

"известный художник" переходит на эту вторую сцену в качестве действующего

лица Но и это еще не все. В театре Скалинского есть своя сцена, на которой,

в самой глубине и в центре этой тройной перспективы, в возникает фигура

главной героини, выступающей в рола Айеты из знаменитой в те годы пьесы

"Сорока-воровка" [В 1816 году была написана Кенье и д"Обиньи пьеса

"Сорока-воровка", а в 1817 году Дж. Россини создал оперу по мотивам этой

Рассказ был написав в самый разгар споров между западниками и

славянофилами. Герцен вывел ах аа сцену как самые характерные типы времени.

И предоставил возможность каждому высказаться сообразно со своим характером

и убеждениями. Герцен, как Гоголь, полагал, что споры западников и

славянофилов - это "страсти ума", бушующие в отвлеченных сферах, в то время

как жизнь идет своим путем; и пока они спорят о национальном характере и о

том, прилично или неприлично русской женщине быть на сцене, где-то в глуши,

в крепостном театре гибнет великая актриса, и князь кричит ей: "Ты моя

крепостная девка, а не aктриса".

Рассказ посвящен М. Щепкину, он и является на "сцене" под именем

"знаменитого художника". Это придает "Сороке-воровке" особенную остроту.

Ведь и Щепкин в был крепостным; его случай избавил от рабства. И весь рассказ о крепостной актрисе был вариацией

на тему "Сороки-воровки", вариацией на тему о виноватых 6eз вины...

Анета из "Сороки-воровки" по своему характеру и по своей судьбе очень

Общая гг ...